В память о Юре, моем брате.

Осень заставляет задуматься о смыслах всего сущего, о быстротечности времени и скором зимнем унынии.

Где теперь тот мотылек? Закончился его день.

Скучаю по теплу и неспешным разговорам за домашним чаем.

Когда теперь доведется свидеться и обняться нам по-родственному?

Неожиданно показалась голова Николая Васильевича. Одна голова, без шеи. Беззвучно шевеля губами, она кивнула в сторону камина. И ничего удивительного в этом я не нахожу. Отблески огня рисуют свои картины, а треск поленьев их оживляет.

Известно, что в одиночестве Гоголь разговаривал не только сам с собой, но и вовсе ‒ с окружающими его предметами, например, со своими ботинками: «Отчего же это ваши шнурки меня не слушаются? Вы бы им приказали, что ли? Мне, ведь этак, самому – тяжело приходится справляться с ними»!

– На свете нет ничего долговременного, – пишет он, – а потому и радость в следующую минуту за первою уже не так жива, в третью минуту она становится ещё слабее и наконец, незаметно сливается с обыкновенным положением души.” (повесть «Нос»).

Сколько листьев сегодня унес ветер? Сколько еще унесет с собой навсегда! Они так радовали глаз яркими красками.

Осень. Холодно. Камин догорает… Так-то, друг мой.

***